Попутно решаем местечковые битвы. Церковный хор объявил бойкот поселку после грандиозного концерта. Их, оказывается, даже на разогрев не позвали. Рок-звезда Егор Лин — враг номер один. Довольно забавно, учитывая, что красавчика Егора обычно все обожают, и он отвечает взаимностью.
Музыкант теперь ищет способы загладить вину.
Кулак к вечеру возвращается. Не заметить его Кулиннан невозможно, а когда вхожу в Гостиницу, он покидает кафе-столовую с каким-то жутким на вид мужиком.
Упрямо иду к стойке ресепшена, но не потому что хотела необходимое узнать. А потому что дыра над ребрами внезапно весит тонну, и боюсь не дотащу себя по лестнице даже до второго этажа.
Дыра не может же быть тяжелой? Она же пустая.
Вообще, стоило бы ретироваться, потому что Кулаков вместе с мужиком тоже у стойки останавливаются.
Да, стоило бы подумать, но для этого нужно иметь то, чем обычно люди думают.
Панически стараюсь нафантизировать, что спросить-то у администраторши. Спасает телефон, копаюсь в нем.
Жуткий мужик собирается в Гостинице поселиться на несколько дней.
Чудненько, Васильки — теперь региональный филиал братвы кулаковских.
Спите спокойно, горожане.
Оказывается, я просила фен несколько дней тому назад, и теперь Светлана Федоровна достает его из-под стола. Выглядит все будто я реально для фена к стойке подошла. Так что, хоть какая-то радость. Адеватным человеком кажусь!
Кулаков за спиной у меня обнаруживается, когда разворачиваюсь с пакетом в руках.
Дергаюсь такой пружиной, что никак не скроешь и не переиграешь.
— Что там было сегодня?
Тон, как всегда, на грани. Интересно, он расслабляется когда-то?
Плохой, плохой поворот мыслей. Тупик.
— Ничего особенного, — пожимаю плечами. — Анатолий Иванович, кстати, сказал, что инспекция только через понедельник приедет теперь.
— Я знаю.
Ну да, есть ли вообще предел тому, как все растягивается? Я поседею к моменту, когда… когда….
Не знаю, что будет. По справедливости, в любом случае у Кулакова надо отжать средства-гарантии для стройки нового детдома, если что. Но это громада должна официально сделать.
— У тебя масло под машиной растеклось, — говорит таким тоном, будто я его тачку испортила.
Что, подкладывал бомбу под мой Ниссан и не смог пропустить мою небрежность?
— А, разницы нет, — махаю рукой и не раздумываю перед тем, как говорить, — это уже когда смотреть будут…
Едва ли язык не прикусываю себе. Чуть не выболтала про продажу машины. Так, пора сбегать в номер.
Что я и предпринимаю, но Кулаков со мной вровень идет.
Зачем, зачем, зачем!
Не наигрался еще? Я практически сдалась. Пусть идет ликует куда-то, но нет, надо передо мной опять маячить. Чтобы не забывала свое место.
От переживаний внутреннего раздрая я вся должна физически метушиться, но я удивительным образом держусь. Каждый шаг искорку порождает, и к концу коридора полымя мне до горла дотягивается, оттого и пересыхает так во рту. Выдохи выталкиваю, как зенитной артиллерией осторожно бахаю, потому что к каждому — раз за разом — морально готовлюсь и контролирую себя.
Впереди лестница, и там придется идти совсем близко. А если он сзади меня будет подниматься, то…
— Кто смотреть будет? Чего разницы нет?
Возраст почемучки у кого-то явно затянулся. На лет сорок.
Поднимаемся по лестнице рука к руке.
— Так я и собиралась в мастерскую ее везти, вот и будут смотреть, — замечательная ложь, сегодня у меня явно Меркурий в Близнецах в третьем доме.
— А мастерская где? Подогнать может туда? Лучше не езжай на ней, если проблемы.
Спасибо, ваше столичное Величество. Все вы знаете лучше меня.
— Они вроде должны сами приехать и забрать, — вру и не краснею, — я на ней не езжу, да.
Его номер в дальней части коридора, поэтому когда останавливаюсь у входа в свой, Кулаков по плану должен дальше идти.
Но он не идет.
— А ты где был? — само собой вырывается.
Нормальный вопрос для людей приятельственного знакомства.
Ха-ха.
Привет, приятель, кстати, как тебе мои соски на вкус были?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— По делам отлучился. — Он продумывает, что еще сказать. — Часть людей сюда переместил. Так удобнее. И обстрел мне не понравился.
— Этот мудак Петренко понарасследует, конечно, — бурчу я.
Ключ в руках кручу. Если вставлю, то можно сразу беседу прерывать. Поздно уже. Блин, так и не поела сегодня нормально.
Собственного озноба пугаюсь, когда Кулак невольно, порывисто шаг ко мне делает.
— Он тебя допрашивал? — хмурится он.
— Нет, с чего бы это? Я с ним на днях по другому вопросу общалась. Реальными преступлениями не занимается, зато на пустом месте придумает себе подвиг.
— По какому вопросу? — не унимается он.
Смотрю на ключ и подношу его к замку.
— Я пойду уже, устала.
Не улыбаюсь, но тело само собой смягчается. Тусклый коридорный свет оттеняет шероховатости массивного лица Кулакова. Он выглядит грозным, но собранным.
Не знаю почему, но мне с первого взгляда это в нем понравилось. А других злых агрессивных мужчин на дух не переношу. Меня вообще злость отталкивает. В случае с Кулаком, все почему-то с точностью наоборот.
Никогда не встречала такого озлобленного человека, как он. И вряд ли встречу.
— Алиса, — рвано произносит он, но не продолжает.
Придерживает все-таки дверь, когда я оказываюсь полностью в номере.
— Если Петренко будет создавать проблемы, скажи мне.
Я неопределенно повожу головой.
— Ты Петренко от меня лучше защищай, — стараюсь пошутить, но он не оценивает.
— Я серьезно прям. Он мутит здесь много. Скажешь мне, если что.
Нет, не скажу. Зачем?
И «если что», звонить не буду. Как прислал мне в сообщении. Господи, когда это было? Совсем недавно, а кажется — годы прошли.
— Спокойной ночи, — красноречиво берусь рукой за дверь.
Он отпускает створку, но с места не сдвигается. Мне вдруг тоскливо так становится, до слез. Захлопываю дверь, даже не глядя на него напоследок.
Глава 16 АЛИСА
На следующем совещании пытаемся нагнать упущенное — правда, непонятно зачем, ведь теперь времени у нас еще больше.
Данная мысль приходит в голову не только мне, поэтому Егор, например, целый час рассказывает про аналогичные проекты зарубежья. Обсуждаем архитектуру, хотя это отношения к нашему уставу и сохранности детского дома не имеет.
В общем, мы превратились в полноценный бюрократический контролирующий орган. Видимость кипучей деятельности, а на самом деле отвлекаемся на посторонние темы и байдыки бьем.
Кулак сегодня мрачнее обычного. Смотрю даже с опаской на него, когда слово берет.
В конце, делает всем выговор, что затягиваем. Хотя сам сидел и поддерживал обсуждения не по теме.
На меня во время категорической речи не смотрит и как бы не включает в список виновных.
Секретарь едва от страха не трусится.
Когда выходим, замечаю, что Кулак оставил на столе свою копию рабочего документа. Сердце екает. Он теряет интерес. Точно скоро надоест ему. И больше не увижу никогда.
Ну и правильно, нечего сопли пускать. Мне еще ремонт делать и ожоговое обустраивать.
Ваня убеждает меня, что он не подсовывал под дверь моего номера записку с угрозой оставить детском дом в покое. Но я уверена, что это он — почерк детский какой-то и фраза прямо, как он мне сам лепетал. «Сиротам богачи не нужны». Вот слово в слово.
Угроза там на бумаге потешная: если «мы» не сможем, то король тебя из города выгонит.
И вообще… наивно записку какую-то придумать. Ваня как раз такой. Он только с виду грозный, потому что больно и обидно ему, и не хочет допускать ни капельки тепла к себе.
К вечеру я взвинченная вся, непонятно по какой причине. Переодевшись в ночнушку ко сну пораньше, читаю что-то, а в номере жарко. Душ приняла уже.
Возвращаюсь мыслями ко всему, что было между нами с Кулаком. Не хочу думать, но тело так и жаждет продолжения. Чувство стыда отравляет даже вкус собственной слюны.
